Читать онлайн книгу "Тормоз, три головы"

Тормоз, три головы
Евгений Евгеньевич Петропавловский


Даже самое безропотное существо способно восстать против окружающей его неприглядной реальности. Подчас таким способом, что у всех волосы встанут дыбом. Хотя автор не взялся бы утверждать, что люди к этому не готовы.





Евгений Петропавловский

Тормоз, три головы





1. Находка


У ведьмы Капронихи взорвался самогонный аппарат. И пока старуха боролась с пожаром в чулане среди барабашей и пауков, её внук Тормоз счёл для себя понятнее сбежать на улицу, где провёл остаток ночи, ковыряя в носу и пугая бродячих животных.

Рассветное время он любил. Не из-за тепла – ведь в декабре во вьетнамках на босу ногу даже в полдень не упаришься, – а по причине нарастающей зрительной видимости. Потому как питательные вещества на помойках уже заметны глазу, а драться из-за раннего часа ещё не с кем, кроме жадных на витамины ветеранов труда.

Сегодня на первый случай он имел много хлеба, а на второй – пропитавшиеся супом колбасные очистки, апельсиновую кожуру и ещё живого голубя. Употреблять птицу он не стал, а привязал пока суровой ниткой за лапку, чтобы та подышала воздухом до обеда. Кроме всего случилась в мусорном бачке подле посудохозяйственного магазина шоколадная конфета. В которую было трудно поверить, поскольку она оказалась первой в жизни Тормоза и чудилась ему злокозненной ловушкой параллельного мира. Всё же, преодолев ужас, он быстро сунул конфету в карман и, не оглядываясь, убежал. А потом долго, до самых утренних троллейбусов носился по улицам, ломая тонкий девический ледок на лужах, рыча и повизгивая от избытка чувств. Лужи хрустели и всхлипывали у него под ногами, но Тормоз этого не слышал, поскольку нутряными устремлениями он был выше конкретных звуков, сопровождавших его движение; он призывно тарабанил растопыренными пальцами в пыльные окна десяти-, одиннадцати— и двенадцатиэтажек, показывал заспанным гражданам радостную находку, пускал носом пузыри, придумывал новые слова и рассказывал свою маловероятную жизнь.

Ещё Тормоз пытался поведать людям, что скоро пойдут ледяные дожди, которые будут пахнуть отдалённой весной; возможно, город так пропитается бесхозной небесной влагой, что разбухшие дома перестанут сопротивляться неожиданной свободе и развалятся на куски, превратившись в грязное месиво прошлой жизни. Ему такое развитее событий не казалось устрашающим, поскольку к тому времени он уже наверняка успеет съесть факт своего свежеобретённого везения. Конечно, не каждый сумел бы решиться на подобное, ведь конфета – это не червяк или гусеница, а форменная выдумка затейливого мира и признак спущенной свыше невероятной сказки.

Тормоз был чрезвычайно доволен и гордился собой, и всячески выражал свою радость. Которая состояла из десяти тысяч улыбок и как минимум двух мешков хохота. Это не считая разнообразных довольных ужимок, весёлых гримас и всяческих дураковатых кульбитов, хоть и неприличных с виду, однако вполне безобидных и, соответственно, не представлявших опасности для попадавшихся ему навстречу нечаянных прохожих.

Да, он очень гордился собой. Особенно когда предвкушал близкое время и свои скромные действия среди вероятностей скоропостижного благополучия. О нет, он не станет употреблять счастливую находку самопроизвольно, как недоразвитый придурок, а уничтожит её чисто, безгрешно и общепонятно – вместе с теми, кто даже не подумает подвергнуть его осуждению… Как всякий человек, которого привыкли обижать, Тормоз отличался практическим умом и теперь собирался поделить сласть между двумя своими невестами Катькой и Машенькой, ученицами девятого класса. Он привязался к девочкам за то, что при каждой встрече они подолгу страстно выдыхали ему в лицо табачный дым и, смеясь, позволяли докуривать свои душистые сигареты. А иногда спускались в подвал и давали трогать себя под одеждой, после чего били, били, били его в темноте молодыми своими красивыми ногами, отчего у Тормоза в мозгу начинал шебуршать ласковыми пальцами неясный инстинкт природы, а в его носовой области открывались бульканье и свист, как будто там свили гнездо певчие птицы, решившие, что наконец приспела пора предстать перед миром во всей красе своих неподражаемых голосов. О, как Тормозу становилось хорошо и безумно! До такой степени, что он дрожал, слабел всеми внутренними членами и терял сознание. Разве можно было после этого не любить Катьку и Машеньку? Нельзя, никак нельзя! И он любил их нечеловеческой любовью, тягучей и почти невозможной – такой, что готов бы убить обеих, если надо.

Невесты скоро должны были идти в школу. Они жили в одном подъезде: Катька на третьем этаже, а Машенька на пятом. И Тормоз с безропотным видом ждал их на скамейке возле дома, стараясь не держать никаких особенных мыслей, потому что от мыслей ему делалось печально, а он этого терпеть не хотел.

Время от времени на него наплывала короткая дремота, и в укрытом от чужих глаз пространстве его сновидений начинали стремительно клубиться образы нечленораздельного греха, зыбкие, но увлекательные. Тормоз стремился к ним всей душой, подёргивая руками и ногами, однако оставался на прежнем месте, разгорячённо постанывал, плакал бессильными слезами – и просыпался для новой реальности предполагаемого будущего. После чего решал набраться бодрости и ждать Катьку и Машеньку с твёрдо открытыми глазами.

Неожиданно навстречу случайному взгляду Тормоза появился участковый лейтенант Скрыбочкин, старавшийся держаться под углом к горизонту градусов хотя бы в сорок пять. Участкового сопровождал добровольный дружинник Григорий Шмоналов. Блюстители с вечера вели борьбу с холодом на городских улицах и распугивали чужие сны слабовнятными, но не лишёнными настроения казачьими песнями – до тех пор, пока у Шмоналова не закончились деньги, – и теперь оба собирались разойтись по домам.

При виде Скрыбочкина Тормоз вскочил со скамейки. И принялся выворачивать карманы, корча непонятные гримасы и рисуя ногами почтительные знаки на асфальте.




2. Отъём


Лейтенант Скрыбочкин не сразу заметил Тормоза. А опознал и того позже.

– А-а-а, слабоумный, – сказал он с видом человека, испытывающего безграничную усталость от самого себя, не говоря уже обо всех остальных. – Ну-у-у, не надобно передо мною тута реверансы растанцовывать, лишнее это, у нас же теперя демократия снизу доверху. Ты давай лучше рассказуй, какая текущая обстановка на районе. И вообще – как она, жистъ?

– Э! Аху-хуо! Або-бо! Абибо-во-во! – радостно закивал Тормоз. Однако, не поняв собственных слов, запнулся на секунду, чтобы сглотнуть внезапную слюну. Затем достал из штанины начавшую подтаивать конфету и замотал ею перед носом у Скрыбочкина:

– Ас-са-атри: фохвета, бляха! Ку-у-ухфета! О-о-о!

В этот момент он был похож на заковыристую конвульсию искривлённого пространства. Но чуждые флюиды и прочие нелепости нисколько не интересовали участкового блюстителя; ему хватало служебных загогулин, превосходивших любые кошмарные сны наяву. Оттого ничего, кроме тошноты, дополнительные впечатления у лейтенанта вызвать не могли, и он по возможности старался от них беречься.

– Видишь, брат Шмоналов, теперя только неполноценный элемент и сохраняет какую-никакую уважительность к правопорядошности, – печально моргнул Скрыбочкин своему спутнику. – Больше нихто не желает придерживаться положительного контексту. Обидно, да?

– А энто шо у него в руке? – вместо ответа негромко удивился Шмоналов, всегда голодный по причине недавно наложенных на него неимоверных алиментов. – Закусь, нет?

– Счас поглядим, – Скрыбочкин властно оперся рукой о скамейку и поманил Тормоза головой:

– Давай-ка, предъяви кондитерску изделию.

– А ние-е-ет, я не зоглаз-з-зен-н-н, – снова сглотнув набежавшую слюну, замотал Тормоз всем телом. Но покорно шагнул поближе, не прекращая сопротивляться постороннему желанию:

– Так н-н-не мо-о-ожна!

– Недостатошно внятно докладуешь, как будто кошка у тебя во рту окотилася, – озадаченно задышал на него участковый. – Почему не можно? Обоснуйся, ежли имеешь какой-никакой аргумент супротив моего требования.

– М-мой-т-гох-хета, бляха, – объяснил Тормоз.

– Ах ты ж! Значит, не подчиняться офицеру? – Скрыбочкин возмущённо выкатил глазные яблоки. И рявкнул беспрекословным тоном:

– Брось эти фокусы и прекрати отчуждаться! Не оказуй сопротивления власти при исполнении и делай как тебе велено, штобы лицом об грязь не вдариться! Не то гляди мне!

Это произвело впечатление. Тормоз точно споткнулся о звуки лейтенантского голоса – и, подавившись не успевшими воплотиться в мысли словами возражений, захлинулся колючим воздухом, заперхал безответным недоумением.

Скрыбочкин же привычно воспользовался властью момента – и, быстро протянув руку, отобрал конфету у оборванца; а потом пренебрежительным движением легонько толкнул его в грудь. Тормоз как подрубленный упал на скамейку.

– Конфискую твою вещь как незаконный предмет, – объявил ему участковый, безохотно скользнув краем зрения по нарядной конфетной обёртке. – Иди скорее отсюдова, прискорбное существо, покамест я тебя самого не засадил в тюрягу. На десять… нет, на пятнадцать суток! До выяснения твоей моральной платформы!

– Корчит из себя чёрт знает что, – с согласием в глазах расстроился Шмоналов, пряча озябшие ладони в подмышках и нетерпеливо переступая с ноги на ногу. – Или, может, у него там бомба замаскированная. А он поглядеть мешает, с-с-сволочонок.

– Так ото ж…

Проговорив это, Скрыбочкин философски повздыхал. И, продолжая держать в правой руке конфету, левой схватился за ствол молодого тополя, дабы чрезмерное вращение планеты не препятствовало движению его тяжеловесных мыслей. После чего подвёл жирную черту под текущим положением вещей:

– Невозможно научить уму-разуму целый мир, ежли вокруг тебя расплодилися одни дураки и полудурки. С другой стороны, им-то существовать на белом свете гораздо легше, чем нам с тобой, не зря же в народе говорится, што с умом жить – мучиться, а без ума жить – тешиться. Эхма, в отаком несправедливом обстоянии возможностей и заключается вся закавычина! А ведь оттого и недостатки кругом, што у нас дураков непочатый угол, а умных-то людей днём с огнём искать не переискать, верно?

– Вернее не бывает, – не стал спорить его спутник. – У меня в уме столько пословиц не поместится, сколько в них содержится правоспособной информации.

Впрочем, эти слова не удовлетворили добровольного дружинника. Потому Шмоналов ещё некоторое время неприязненно разглядывал Тормоза, желая выискать в нём дополнительные недостатки. Однако ничего не нашёл, разочарованно потряс головой и с громким звуком высморкался наземь – не со зла, а просто ради того, чтобы сохранить лицо перед самим собой.

Из-за алкоголя в голове у него стоял такой шум, будто ему в мозг забивали железобетонные сваи, какие обычно загоняют в землю перед строительством многоэтажных домов. Вдобавок в силу нарастающего возраста добровольный дружинник казался себе похожим на железного коня, прежде резвого, но теперь насквозь потраченного ржой и готового навсегда позабыть о науке сопротивления материалов. Это не способствовало настроению. А ещё у Шмоналова болел живот. Недавно он поспорил со Скрыбочкиным на ящик водки, что за один присест сумеет съесть списанные ботинки лейтенанта вместе со шнурками. И съел, конечно, чтобы выиграть. В ту же ночь добровольного дружинника доставили в больницу и еле спасли от несовместимого с разумом отравления «Перцовкой». С тех пор он страдал желудком… Участковый, хоть и держал на Шмоналова сердце за то, что из всего ящика ему досталось лишь полторы бутылки, но все же сочувствовал товарищу.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/evgeniy-petropavlovskiy-30946674/tormoz-tri-golovy/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения